Памяти Б. Н. Куликова » МБУК Семикаракорского района «Межпоселенческая центральная библиотека»
Библиотека » Краеведение » Донские писатели » Куликов Б. Н. » Памяти Б. Н. Куликова

МБУК Семикаракорского района «МЦБ»
имени Виталия Александровича Закруткина

Просмотр изображения

Памяти Б. Н. Куликова

Мой друг – мой отец Борис Николаевич

Памяти Б. Н. Куликова

    5марта 1993 года не стало моего отца, моего лучшего друга –Бориса Николаевича Куликова….  Я хорошо помню тот ненастный мартовский день, больше похожий на зимний. У обочин дорог лежали сугробы, они были скукоженными и посеревшими, но острыми, промерзлыми....

Оглушенная  горем и простудой, я не плакала. В тот момент понимала, что он отмучился, ибо в течение нескольких дней инсульт не щадил его. Он убивал его удар за ударом. И наблюдать это не было никаких сил….

В те дни исчезла моя детская вера в бессмертность отца, который «все болезни в мире пересилит...», как он сам писал в своем стихотворении.

Неистребимая жажда жизни, вулканическая энергетика этого человека, его мощный ум, одаренность и красота вдруг исчезли!

Он будто уснул, и я осталась с ним одна, потому что маму увели на второй этаж, накачав лекарствами. Я долго с ним разговаривала, гладила по голове. На его лице была улыбка….

В тот мартовский день, когда его хоронили, дул пронизывающий колкий ветер, что-то сыпалось с неба. Скользя по гололедице, мы прошли весь длинный путь до кладбища пешком. И я видела, как из переулков выходили простые люди, чтобы «проводить Борю Куликова». Какие-то старушки, наверное, помнившие его ещё ребёнком и знавшие горькую его судьбину с военным сиротством, утирали платочком свои сморщенные лица. Даже кряжистые мужики и старики, тыльной стороной ладоней вытирая набежавшие на глаза слезы, громко шмыгали носами и сетовали:

«Рановато ты, казак, собрался…»

Простой народ по-настоящему любил его. Потому что он никогда не отрывался от него. Люди знали, что во всём, что Борис Николаевич пишет, - в своих ли стихах, воспевающих их труд и малую родину, в повестях ли, где вспоминает горькое военное детство, в своих ли злободневных статьях, в которых боролся с номенклатурой, - он думал о них, простых людях, пытаясь поддерживать их дух, самосознание, настрой жить, несмотря ни на что. Отец не переехал ни в Москву, ни даже в Ростов - настолько любил родные Семикаракоры.

Я - казак.

Я - степняк.

Мне без степи нельзя,

Лишь в просторе степном мне

вольготно поётся…

Или вот еще строчки:

И мне не надо лучшей доли,

Чем на земле родимой жить.

Делить с ней радости и боли,

Да песню нужную сложить…

 

Наш дом всегда был открыт для людей, которые шли постоянно, и не просто «пообщаться с Николаичем» да погудеть с ним за столом в разговорах «за жизнь». Простые люди шли к нему за реальной помощью. ...Например, одну, абсолютно нам не знакомую, женщину с двумя детьми муж выгнал на улицу из их общего дома и привел другую. Брошенная супруга не придумала ничего другого, как прийти к нам ночью и истерично кричать, что ей негде жить: «…а вы втроем - в таких хоромах!» Хотя, надо сказать, буквально перед этим от нас отделился старший брат с семьей. Потому втроем мы стали жить недавно. Как сейчас помню (у нас даже сохранились материалы того дела в архиве отца), эту женщину звали Татьяной. Отец ее успокоил, мы ее напоили чаем, выслушали, и она сквозь рыдания поведала свою горькую историю. Отец подключил все возможные связи, обращаясь даже к тем, кому в другой ситуации никогда бы не подал руки. Нашел ей хорошего адвоката. С делом этой женщины разобрались: решением суда всё нажитое имущество супругов справедливо поделили....

И примеров таких масса. Как сказал один из бывших руководителей: «Хоть я и первый секретарь райкома, а атаман тут Борис Куликов». Шутил вроде секретарь, но в голосе всё же слышались нотки ревности…

Каждый день, помимо огромного количества печатных изданий, в наш почтовый ящик приходили письма со всего Советского Союза (отец ведь объездил почти всю страну, да и книги тогда его продавали повсюду). На некоторых конвертах вместо адреса было написано просто: «Писателю Б.Куликову» или даже «Атаману станицы Семикаракорской Борису Куликову»... Эти письма и сейчас хранятся в семейном архиве. И там тоже были просьбы: «Борис Николаевич, прочтите мою рукопись...», «Борис Николаевич, помогите…» Насчет «хором», о которых кричала та обиженная женщина, - преувеличено сильно. Мой отец жил скромно. Хотя для друзей всегда был хлебосолом, угощал щедро. Да, мы жили в половине двухэтажного коттеджа, но ни дорогого ремонта, ни каких-то шикарных безделиц, вещей у нас никогда не было. Отец считал это мещанством, выпендрёжем и глупой тратой денег. Правда, хорошими подарками из Москвы он нас с мамой баловал. Потому я всегда с нетерпением ждала его возвращений. А что касается быта, то все было очень просто. Большинство советских людей жили так же, и это считалось нормальным.

Вот на подписку печатных изданий отец не скупился! Иногда цена этой подписки превышала более 1000 советских рублей! У нас читали всё. От «Веселых картинок», «Мурзилки», «Пионерской правды», «Юного натуралиста» до всех официальных изданий, газет и журналов, которые вообще тогда выходили. Там были не только «Огонек», «Молодая гвардия», «Наш современник», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Правда», «Советская Россия», но и «Техника молодежи», «Наука и жизнь», «Вокруг света», «Сельская новь» и многие другие специальные издания, названия которых перечислить сейчас невозможно. Ну а квартиру в коттедже удалось «выбить» благодаря стараниям матери. Не вмещались наши многочисленные гости в трехкомнатной небольшой квартире на улице Промышленной. Даже друзья ему писали: «Борис, ну сколько можно?

Неужели ты не можешь выпросить себе жилье побольше? Невозможно же так жить и работать...» (из письма писателя В. Латынина.) А отец просить для себя не умел. Для других умел - в любое время дня и ночи, даже у заклятого врага. Для себя - никогда, даже у тех, с кем был в хороших, приятельских отношениях. Возможно, его потребности были невелики, да и считал унизительным просить что-то для себя.

Памяти Б. Н. Куликова

Самое ценное, что он нажил - это бесчисленное количество книг, которые из разных поездок привозил в больших картонных коробках. Ведь именно книги и спасли маленького Борюшку, что остался сиротой в четыре года, потеряв маму во время бомбёжки. В шесть лет он научился читать и с тех пор читал запоем. Иногда доходило до смешного. Учась на историко-филологическом факультете ростовского университета, он, как и все студенты, иногда ходил вечером на танцы. Его сестра Эвелина рассказывала:

 - Смотрю - нет Бориса в зале! Выхожу на улицу, а он, в белоснежной рубашке, стоит под фонарем, курит и читает какой-то грязный огрызок газеты, который только что подобрал с клумбы! «Борис! - кричу. - Зачем ты поднял этот кусок газеты, с ним неизвестно что вообще делали, и стоишь тут?! Испачкаешься!» (рубашки - то в студенческую пору стирала и гладила ему она). А он отвечает: «Ну что ты возмущаешься, Элка? Да я отряхнул этот клочок. Смотри, какая статья интересная! А я ее не читал. Жаль, что продолжения нет…»

В университете он организовал театральную студию, в которой принимал самое активное участие. Как вспоминал его друг В. Могильчак, ставший впоследствии настоящим режиссером, «… у нас был такой успех, что народ висел даже на люстрах…» Именно тогда отец и написал такие строки:

Иду землёю...

Сильный, гордый,

Чеканю твёрдо каждый шаг,

Любые по плечу рекорды,

С любым скрещу удары шпаг!

Я всё могу,

Я всё умею,

Стихи писать, хлеба творить,

И буйный ветер в поле сеять,

И в море бурю усмирить!

Я сам иду девятым валом,

И мне планеты очень мало!

Вселенная мне дарит взгляды,

Мне моей жизни даль ясна...

Всю жизнь

Пройдёт со мною рядом

 В меня влюбленная весна!

Памяти Б. Н. Куликова

 

Вот сколько уверенности, сил и энергии было в этом молодом человеке! Он и правда был очень сильным физически. Одна наша землячка рассказывала, как однажды отец своими руками остановил на скаку двух разгоряченных коней. А дело было так: на Пятнадцатом переулке, который, как известно, находится у нас на возвышенности, располагалась пожарная часть. В то время никаких специальных машин еще не было. И если в станице случался пожар, то воду подвозили на лошадях. Что случилось в тот день - не известно, но лошади выбежали за ограду пожарной части и помчались вниз с «горы».

- Это была стихия, - рассказывала женщина. - Представьте двух разгоряченных лошадей, которые несутся во всю прыть! Люди вы- ходили из переулков и бессильно глазели на это странное диво. Из своего дома, на Девятом переулке, вышел Боря Куликов. Он быстро оценил ситуацию, выбежал на дорогу, встал на пути лошадей и стоял, пока они уже почти не налетели на него. Каким-то образом он ловко схватил их обеих за поводья и закричал: «Тпру-у-у!» И лошади остановились, как вкопанные! Одна из них чуть осела назад. Они были взмыленные, из ноздрей валил пар. Народ молча и ошалело смотрел на все это, а кто-то из стариков восхищенно сказал: «Ну, Борька - настоящий казак!»

Его недюжинная сила проявлялась и в драках, хотя отец очень не любил их. Рассказывала его сестра Эвелина: - Идем как-то поздним вечером в Ростове после театрального представления. Я, Борис, Майка (моя подружка) и Женька Фесенко (однокурсник Бори). Несем в руках мелкий реквизит, какие-то костюмы. И вдруг из-за угла две тени - парни, не внушающие никакого доверия. Что им надо было – непонятно. Женька - очкарик, больше походил на «ботаника». Борис, как обычно, что-то громко и увлеченно рассказывал.  - То ли на нас они глаз положили, - продолжила тётя, - то ли их что-то в нас задело или не понравилось, ну, что мы веселые, рассуждаем о каких-то неведомых им высоких материях. И стали к нам приставать. Борис один раз повернулся и сказал: «Ребята, идите своей дорогой, вас никто не трогает». Те не унимались и снова говорили какие-то гадости, и даже стали угрожать.

Брат предупредил их второй, третий раз. Их это не остановило. И вдруг Борис резко кидает нам костюмы, подбегает к парням, хватает одновременно одного и второго и резко сшибает их лбами! Они падают, как подкошенные, пытаются встать, потом происходит что-то еще, и мы видим, как один из хулиганов летит за бордюр вверх ногами, а второй на четвереньках пытается уползти в кусты. Боря наклонился, осмотрел их, убедился, что серьезных повреждений нет и их здоровью ничего не угрожает, сказал: «Я же просил вас по-хорошему: уйдите!»...Рассказывала и моя мама, как отец раскидывал зарвавшееся хулиганье, «как котят, в разные стороны», даже если их было трое, четверо против него одного. Причем, ярость в нем вскипала молниеносно и была поражающей....Его могучую физическую силу подточил диабет, который развился в нем, наверное, в том числе потому, что пришлось голодать в войну. К диабету подключилась череда других болезней, которые он мужественно пересиливал. Возможно, прожил бы дольше, но совсем себя не берег. Любил шумные компании с обильными застольями, причем кормить и угощать других любил больше, чем угощался сам. За бесконечными застольными разговорами ел мало, больше выпивал и курил. В свои дни рождения и юбилеи (которые, как известно, совпадали с районными днями поэзии и собирали множество творческих людей) закатывал такие праздники, что их долго потом вспоминали в Семикаракорске, Москве, Ростове, Башкирии, Сибири….

У отца было обостренное чувство справедливости, он очень близко к сердцу принимал всё происходившее в стране, хоть никогда не был коммунистом. Развал СССР для него стал ударом, как и «свистопляска» вокруг казачества, когда, заплатив символический взнос, любому можно было стать «казаком». Многие бывшие «коммунисты» спокойно отказывались от своих партбилетов, многие вступали в «казаки», в том числе и тот (тогда уже бывший первый секретарь), который говорил, что настоящий атаман в станице - Куликов. К тому времени отец сильно болел, но его избрали почетным атаманом юртового Круга, на котором он был несколько раз. А приезжал с этих собраний каждый раз жутко расстроенным, удрученным невежеством собиравшихся там новых «казаков», их незнанием элементарных азов истории Отечества и казачества. Понимал, что они лишь рвутся к власти, не представляя истинной цели возрождения казачества. Сам же он верил, что с настоящего возрождения казачества может начаться возрождение России. Один раз к нему приехали два юнца в казачьей форме, у которых едва пух над губами появился, но уже с наградами. Где и за какие заслуги они их удосужились получить, непонятно. Отец поговорил с ними полчаса, да и выгнал. Таким, как в тот день, я его еще не видела: в его глазах стояли слёзы от бессилия вразумить болванов. Отец не отделял казачество от России. Гордился тем, что он русский, и бредовые идеи насчет национальности «казак» и создания республики «Казакии», считал абсурдом. Представьте себе, что могло бы случиться сегодня, если бы эту идею осуществили тогда? Мы могли бы получить вторую Украину… Из потомков казаков, если бы за это дело взялись по-настоящему и всерьез, а не ради игры в ряженых, можно было создать элитную армию, защищающую наши рубежи. Казаки издавна славились героизмом, бесстрашием, умением воевать. Потому, видимо, троцкисты и истребили казачество почти подчистую. Боялись, что казаки – народ особенный, «способный к самоорганизации».

Первый инсульт у отца случился, когда он послушал речь Ельцина по телевидению. А перед этим как раз вышла громадная статья в «Советской России», в которой М.Горбачева назвали американским агентом. Обладая даром предвидения, отец наперёд понял всё об этих двух политических персонах. Об Ельцине он сказал: «Запомните, это будут самые черные времена для России». Так вот, посмотрев и послушав, какую чушь в очередной раз несёт по телевизору его тёзка, отец стал возмущаться, потом вдруг застонал и почему-то укрылся с головой. Потом мама заметила у него нарушение координации движений и речи – он стал переставлять слоги в словах. Врачи не сразу поняли, что с ним, а когда поняли, было поздно.... Я видела, как он «уходил», вернее, как он яростно боролся за жизнь. Это были страшные три дня. Возле него дежурила медсестра, постоянные уколы и капельницы не приносили облегчения. Он лежал, как подстреленный, с широко открытыми глазами. Он уже не говорил, не вставал, просто мучительно дышал и смотрел куда-то ввысь. На третий день на склерах его темно-карих глаз кровавой сеткой проступили капилляры. Заметив это, бабушка сказала: «Нет. Не выживет…» Моя мама решила позвать священника.

 При всем своем религиозном скептицизме, отец уважительно относился к священникам, Христа называл Великим Учителем, а Библию и Евангелие мог цитировать главами. Помню, как он открыл для меня потрясающую Книгу Экклезиаст, которая потрясла меня до глубины души. Он же открыл для меня Булгакова и Достоевского, благодаря которым я пришла к вере и приняла решение креститься в 16 лет. Надо сказать, отец тогда не поверил мне, что решение креститься - осознанное, а не «дань моде», как выразился он. Жаль, папа, что я была слишком мала, чтобы все тебе верно объяснить…

Его интересовало много вопросов религиозного толка, на которые он не находил ответов. У меня этих вопросов не меньше, но я стараюсь просто верить, а не искать доказательств, которые на самом деле лежат на поверхности. Потому я заказываю о нем поминальные молебны, сама молюсь о его душе....Когда приехал священник, бывав-

ший у нас дома и хорошо знавший отца, он посмотрел на все эти уколы и капельницы и сказал: « Зачем вы это делаете? Вы только продлеваете его муки…» Батюшка соборовал его и, выйдя, проговорил: - Какая светлая голова была. Какой умный человек. Очень жаль....

Памяти Б. Н. Куликова

Когда он умер, я сидела рядом с ним и гладила его по посе-девшей, но еще шикарной шевелюре, которую он зачёсывал назад, открывая могучий лоб. Он был еще тёплый. Я ему говорила, что смерти нет. Это лишь переход. Что пройдет время, и мы там все снова встретимся. А завтра к нему придут проститься друзья. На его лице была улыбка, что меня поразило. Я проговорила с ним часа два. Потом спустилась пришедшая в себя после уколов мама, и мы стали готовить его в последний путь.... На следующий день его лицо застыло и стало серьезным. Он больше не улыбался….

Время не притупило боль потери. Потеря лишь разъела мое сердце, и это ничем не заполнить. За 24 года после его ухода я так и не встретила близко похожего на него человека - по интеллекту, не-

ординарности, энергетике, обаянию, артистизму. Он умер в 55 лет

(в августе 93-го ему должно было исполниться 56). Не договорила с

ним, едва начавшаяся наша дружба с ним была оборвана резко и

безжалостно...

Он любил выпить (пил только водку) и много курил. Горячую пищу ел деревянной ложкой, говорил, что «так пища не обжигает». Любил острый перец, чеснок, лук, но что удивляло меня всегда – от него никогда не пахло дурно! Ни изо рта, простите, ни от тела. Как-то я поделилась этим впечатлением с его другом, и он согласился: « Да, Боря был чистым человеком. От него пахло….семечками!»

Первый раз я разрыдалась после его смерти, когда пошла на какую-то сходку профессоров РГУ. Боже! Какую чушь они несли – это была жутчайшая пошлость, которая совершенно отсутствовала в моем отце.

Помню «сороковины». Я вошла в комнату, где его больше не было, и разрыдалась. Обычно я заходила, утыкалась в его плечо, вдыхала родной куликовский запах (мне казалось, что запах шоколада от него

исходил, хотя он его не ел никогда - в общем, благородный, чистый,

родной запах). А тут я вошла - пустота, тишина, его нет... Мир по-

мерк. Мой мир рухнул и исчез. 24 года я хожу по обломкам. И жду встречи с ним. Мне очень хочется верить, что ТАМ что-то есть. Мой

отец не верил. Иногда мы с ним встречаемся во сне. Эти сны помогают мне пережить разлуку.

Об отце я пишу не впервые. Помню, что работала над своей первой статьёй о нем, сидя за его столом и глядя на его портрет. Думала, какое слово лучше подобрать? А как бы ты сказал, папа? И слова приходили. Они лились, и я едва успевала их записывать. В тот первый раз я узнала, что такое вдохновение. Это состояние несравнимо ни с каким другим чувством. Ты связан одной нитью с такими мирами, из которых в твой мозг поступает только то, что ты должен написать. Ты в эйфории, ты опьянен, ты счастлив, и настолько четко осознаешь при этом, что только в этот момент и живешь по-настоящему.

 Скорее всего, это войдет когда-то в цикл моих воспоминаний об отце

на его персональном сайте. Не написать сегодня о нем я не могла. И

пусть пришлось заново прожить то, что приносит душевную боль,- но эти моменты бесценны. А то, как папа думал о вечном, он сказал в своих стихах:

Ни клятвы, ни обиды,

ни проклятья

Нам не помогут.

Мы в нелегкий час

Вдруг понимаем:

Все умрем когда-то,

И после нас

Совсем не будет нас.

Поэты врут -

Не станем ни травинкой,

Ни полем, ни звездою,

Ни зерном.

И что о нас там скажут

На поминках -

Для нас, для мертвых, будет

Все равно.

Так почему же

Мы не спим ночами?

Живые,

Мы волнуемся о том,

Как встретить смерть

Спокойными очами

И стать звездою,

Полем

И зерном...

 

 Памяти Б. Н. Куликова
Памяти Б. Н. Куликова

Мария КУЛИКОВА (младшая).

Фото из архива

Семикаракорского историко-

краеведческого музея.

(Семикаракорские вести от 18.03.2017)


Увидели ошибку в материале? Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter