Воспоминания земляков о В.А.Закруткине » МБУК Семикаракорского района «Межпоселенческая центральная библиотека»
Библиотека » Краеведение » Донские писатели » Закруткин В.А. » Воспоминания земляков о В.А.Закруткине

МБУК Семикаракорского района «МЦБ»
имени Виталия Александровича Закруткина

Просмотр изображения

Воспоминания земляков о В.А.Закруткине

ВСЕГО ЛИШЬ МУЗЕЙНЫЙ ЭКСПОНАТ


Я держу в руках небольшую книгу в суперобложке – музейный экспонат. На титульном листе дарственная надпись автора: « Л.И.Здоровцевой* от молодого деда, беспокоящегося за свою внучку Дашу, - с благодарностью за путешествие в Кочетовскую. В Закруткин. 7.08.1974г.»
Книга называется «Матерь человеческая». И сразу возникает в памяти тот день, когда я впервые открыла эту повесть и прочла её на одном дыхании, не сдержав слёз, а потом ещё долго находилась под впечатлением от необычного сюжета и от образа матери, её сильного и стойкого человеческого характера. Это потрясение заставило меня по – новому взглянуть на творчество писателя – земляка, знакомого ранее разве что по очерку «Кочетовцы». Так же трепетно, как «Подсолнух», где та же тема невосполнимой утраты, но вместе с тем и вера в жизнь. И с тех пор щедро раскрытый цветущий подсолнух олицетворяет для меня именно это произведение.
А более глубоко ознакомилась с жизнью и творчеством Закруткина, когда готовилась к читательской конференции в центральной библиотеке. Прочла все запоем от первого, литературоведческого исследования «Пушкин и Лермонтов» до последней повести «На золотых песках», исключая разве что «Сотворение мира» в 3-х томах, плод 26 – летней работы автора, который одолела гораздо позже.
Гражданская позиция В.А.Закруткина, его чаяния и надежды, вера в справедливость, в лучшую жизнь выражены в книгах писателя, который сам отмечал, что «художника из него сделали земля и крестьянский труд».
Темы его произведений самые разные: это и защита природных богатств, и потрясающий гуманизм, и незабываемые страшные картины Великой Отечественной, и любовь, и уважение к историческому прошлому, и укрепление духовных связей среди людей и забота о братьях наших меньших…
Сама жизнь писателя, его необычайная судьба, страсть к познанию, благоговение сначала перед есенинской строкой, потом преклонение перед величием Пушкина и Лермонтова, исследовательская работа, преподавательская деятельность, желание быть среди народа породили колоссальную жажду нового, высокодуховного и вечного. Я слышала всего лишь один раз выступление В.А.Закруткина на одном из митингов. Надеюсь, что его помнят многие жители города старшего и среднего поколения. Это была живая, пламенная, проникновенная, образная речь настоящего оратора, слова шли от души и не могли не затронуть за живое. Тогда казалось, что Виталий Александрович вечен, так уверенно он держался, так был собран и полон устремлений в будущее…
Но время неумолимо, много лет его нет с нами, нет его живых книг и выступлений. Осталось его литературное наследие, музей в станице Кочетовской, библиотека имени В.А.Закруткина в городе Семикаракорске и добрая, благодарная память тех, кто чтит и продолжает его заветы и верит в то, что исчезнут на земле войны, не будет убийств, грабежей, лжи, коварства, клеветы, люди станут людьми – братьями. Они обретут радость, счастье и мир……

 


Н. Здоровцева,
Директор историко – краеведческого
музея г. Семикаракорска
«За изобилие» ,11.10.1997г.
*Людмила Исааковна Здоровцева – врач педиатр

 

 

Виталий Закруткин.


О Закруткине у меня остались добрые воспоминания. Он, конечно, не был «борцом», тем более диссидентом, он всегда был лоялен к власти, но не скупился на доброе слово и уж, конечно, был большим «хлебосолом». Не выпить у него за столом было невозможно. Именно поэтому, когда я полностью отказался от спиртного, я не поехал к нему, и когда он спросил: «Почему не приехал, Игорь?» И ему сказали: Да, он же теперь не пьет… «Как? Совсем не пьет?… Этого не может быть!» Но этот монолог он уже произнес, когда наше «знакомство» подходило к концу. У него был рак. Была операция. (После которой, он тут же в больнице выпил с Бахаревым и тогда еще со мной). Хоть операция отдалила его конец, но эта проклятая болезнь имеет свойство «возвращаться». Но до этого была еще целая жизнь.
К Закруткину я попал впервые в 1954 году. Я написал повесть «Чет или нечет» о немецких лагерях. Показал ее Борису Изюмскому, который был тогда главным редактором альманаха «Дон». Изюмский довольно благосклонно отнесся к моему первому большому (страниц 300) «труду» и посоветовал встретиться с Закруткиным. Виталий Александрович жил тогда неподалеку от драмтеатра. Квартира была большая и хорошая. Сам он мне напомнил «дореволюционного профессора». Достаточно строг, но доброжелателен. В пенсне и в «штатском» тогда еще костюме. Позже он из Ростова уедет в станицу Кочетовскую, где «приголубит» замечательную станичную девушку Наташу, которая вскоре станет его второй женой и наденет «гимнастерку». В университете я видел одного настоящего профессора. Это был профессор Немировский, который преподавал еще в Варшавском университете, пока тот в 1914 году не эвакуировался в Ростов, «прихватив» с собой и Немировского. Ничего общего в облике не было у этих двух людей. Немировский - это был старичок небольшого роста, с большими рыжими усами (Похожими на Антона Ивановича из фильма «Антон Иванович сердится»), поклонник Марра, за что, конечно, «большевики» сильно «чистили» профессора, когда вышла работа товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Немировский немножко грассировал, как и большинство старых интеллигентов, и это его слова: «Да! Больсевики умеют цистить!»
Конечно, это был образованнейший человек, но с некоторыми буквами у него были свои «нелады». Закруткин, конечно, не «тянул» на «полного» профессора, но пенсне, манера говорить (он преподавал в пединституте) – все это было почти «профессорским».
Я не буду говорить ни слова о его произведениях, о них много написано, много сказано критиками, в монографиях литературоведами, скажу только, что его арест в 1937 году и был связан с литературой. В его повести нашли «задатки» нацизма на том основании, что в повести рассматривались разные человеческие черепа… Он попал в число тех счастливцев, которых «волна либерализма», которая хлынула после ареста Ежова, «вытолкнула» из подвалов НКВД на Энгельса,33, на «свежий воздух». Все, кто уже был в лагерях, там и остались, а вот «сидельцы» в подвалах - вышли. Среди них был не только Закруткин, но и Владимир Фоменко. (Из Ростовской писательской братии).
Ничто не проходит бесследно и, думаю, что «осторожность» Закруткина во многом объяснялось тем, что он уже «там» побывал. Кстати, Закруткин не был членом партии. Когда-то он сделал попытку, попросил рекомендацию у Соколова, но тот ему отказал, как человеку с не совсем крепкими «моральными устоями». Беспартийность совсем не мешала Закруткину жить широко и привольно. Он был секретарем Союза писателей России, депутатом областного совета и прочее, и прочее… На конференциях и пленумах (даже партийных) его выступления были почти обязательны и желанны потому, что он говорить умел и говорил не «по писанному», и его «конек» был «сохранение донской природы». Много он сделал и для своих новых земляков - кочетовцев.
Его там любили и помнят до сих пор. Дом его деревянный у самой пристани с большим виноградником был «полной чашей» и видывал столько гостей, что, наверное, на Дону нет ему равных. Даже дом Шолохова был более «закрыт» в силу «величины» его владельца.
Я был секретарем партбюро и секретарем правления Ростовской писательской организации. Это было не столько застойное, сколько «застольное» время, и гости на Дон «жаловали» если не каждый день, то, особенно летом и в сентябре - октябре, - ежемесячно. Не буду всех перечислять, это заняло бы слишком много страниц. Конечно, были и иностранные делегации. (Я как раз и был секретарем правления «по иностранным делам».) Вот у меня на полке стоит книга Сбигнева Домино «Бледные огни», и ее автор мне запомнился тем, что когда мы после многочасового застолья возвращались на «ракете» домой - в Ростов, Сбигнев настолько «расчувствовался», что достал пачку (запечатанную) трехрублевых банкнот, разорвал ее… и стал трехрублевки «пускать по ветру» - они кружились в вихрях воздуха за быстро идущей «ракетой» и … плавно опускались на «кипящие волны» за кормой. Что поделаешь, поляки ведь тоже - славяне! Вот после такого «сидения» мы однажды возвращались с Юрием Бондаревым, а потом еще почти всю ночь просидели с ним в «Интуристе». Уже не пили ничего, а только вспоминали… Войну… И этот вечер сблизил нас.
Однажды к нам приехал редактор венгерского журнала «Альфельд» Кальман Ковач. Я должен был с ним пойти на ужин, так как Соколов, сказавшись нездоровым», поручил это мне тем более, что я еще, как сказал выше, был секретарем «по иностранным делам». Ковач остановился в гостинице «Ростов» - рядом с журналом «Дон». В холле я встретил Закруткина и с его «адъютанта» Сашу Кондакова. Я предложил Закруткину «присоединиться» к нашему «ужину». Закруткин не только сразу согласился. но и предложил место - закрытый «зальчик» в аэропорту» «для депутатов». Стол был великолепный и вел его, конечно, Закруткин. Начали с коньячка. Первый тост Закруткин предложил за Шолохова… Конечно, пить только стоя…Выпили… Не успели сесть и что-нибудь «наштрикнуть» на вилку, как Закруткин уже поднял (Саша уже всем налил) второй тост за … Гагарина, за космонавтов, как раз в это время вошла группа летчиков - командир Ростовского авиаотряда и с ним еще двое… Ковач не успел прожевать грибочек, как последовал третий тост за … Советскую армию - освободительницу Европы!… Это, конечно, тоже надо «принять» стоя и «до дна». За столом с нами оказался (при Закруткине) киноактер – герой «Баллады о солдате». Кажется, Ивашов … За «Русского солдата», опять-таки нужно было пить до дна и стоя… На шестой рюмке Кальман Ковач уже понял, что «сесть» и закусить ему не дадут.., да, думаю, что он уже ничего и не хотел и сильно «захорошел», и теперь уже он стал «провозглашать» тосты…, в том числе «За моего друга… Игоря… Бондаренко…» Пили только стоя … В конце вечера я еще свозил Ковача на Дон, на левый берег, где мы окунули палец в «воды Дона-Батюшки» и, конечно, распили бутылочку шампанского. Утром нам ехать в Таганрог, к Чехову… Я прихожу в гостиницу. Ковач лежит «полумертвый», с мокрым полотенцем на голове… Я принес с собой «лекарство» - плоскую фляжку с коньяком. Полечились … И Антон Павлович нас «принял» вполне благосклонно…
*************
Виталий Александрович прошел всю войну военным корреспондентом. Он любил рассказывать историю, когда в боях за Берлин он поднял в атаку подразделение, когда его командир был убит. За это Жуков лично вручил ему орден Красного Знамени. В справочнике написано, что Закруткин летом 1941 года добровольно пошел на фронт. Сам он рассказывал такую, с моей точки зрения, забавную историю. Он и ростовский драматург Илларион Стальский оказались то ли в Кисловодске то ли в Пятигорске, одним словом где-то на Кавминводах. Оба уже были в армии. Пришел какой-то «высокий чин» и сказал, мне нужен фронтовой корреспондент, кто из вас желает отправиться на фронт? Стальский обращается: «Товарищ! (чина я не знаю, допустим, полковник), разрешите мы с Виталием Александровичем посоветуемся?» «Посоветуйтесь, пять минут вам…» Полковник вышел, Стальский говорит Закруткину: «Виталий,у меня сильно болит большой палец… на правой ноге… Может, ты поедешь…?» «Ладно»,- согласился Закруткин. Поехал. Прошел всю войну. Вернулся – грудь в орденах. Стальский был после войны награжден медалью «За победу над Германией».
Это был 1960 или 61 год. Я по заданию редакции поехал в Элисту собирать материал для юбилейного номера - 350 лет «добровольного вхождения Калмыкии в Россию». Летел самолетом - первый раз, и что-то мне сильно не «понравилось». Подташнивало и голова … Остановился в гостинице, если можно было так назвать это убогое заведение. Вообще Элиста произвела на меня удручающее впечатление. Гостиница была полна «переводчиков». Это были «московские жучки», которые приехали «на заработки». Конечно, никакими языками они не владели, а работали с так называемым подстрочником, то есть из очень плохих стихов делали плохие, но пригодные для печати по случаю «юбилея».
В это время именно почему-то в Калмыкии снимался фильм по рассказу Закруткина «Млечный путь». (Фильм вышел, но… не пошел…) Но я хочу рассказать не об этом. В фильме был занят чудесный актерский «ансамбль» -Жаров, Ларионова, Рыбников… В гостинице в мы с Закруткиным встретились и мы все - «мужики» отправились на охоту на сайгаков. Гоняли по степи целый день. Вот где воздух был! Аромат степных трав неповторим. Кто-то подстрелил сайгака…Грустное было зрелище. Как это красивое грациозное животное умирало Глаза большие… и полные слез … Умирало тихо … Я на всю жизнь запомнил…(В романе «Красные пианисты» есть у меня эпизод, когда следователь гестапо гаупштурмфюрер СС Беккерт, в молодости, когда был лесничим, увидел умирающего от пули оленя… И больше он никогда не стрелял в животных…) Охота, слава Богу, к вечеру закончилась, ну и, конечно, после трудов «праведных» - ужин. Калмыцкое начальство «расстаралась»… На столе чего только не было. Ужинали мы, естественно, не в городе, а на «вольном воздухе». Были ли это юрты и еще какие то две постройки - словом, «закрытый городок».
К ужину привезли и Аллу Ларионову. Сидела она напротив меня. Что можно сказать - царица! Истинный Бог - царица! Я потом «близко видел и Ирину Мирошниченко, и Жанну Прохоренко (они были у меня в гостях). Ларионову сравнить не с кем! «Выступает слово Пава, говорит-то величаво» -это несколько перепутанные мной «сказочные слова» относятся к ней. Не совсем, правда. Насчет, говорит-то «величаво»… Нет, речь у нее хорошая, но не «сказочная». Рядом с ней сидел Коля Рыбников. Славный парень. А напротив меня рядом с Аллой Михаил Иванович Жаров. Человек из моего далекого детства - «Трилогия о Максиме», где он поет, менял я женщин… трилинили - …, как перчатки. и пил всегда трили, три звездочки я коньяк… А в «Беспокойном хозяйстве» в 19 сорок каком-то году, я, солдатик, смотрел «старшину Жарова», который играл с Целиковской, которая то ли уже была, то ли потом стала его женой…
Так вот, Михаил Иванович, «жаловался»: « У меня сыну пять лет…(Жена у него уже была то ли четвертая, то ли пятая..) Его «поднять» надо… Поэтому я сейчас, ребята, спиртного в рот не беру Но стоит мне появиться в каком-то городе обязательно в гостиницу «припрутся» один-два «храбрых». И, конечно, с коньяком… Я говорю: Ребята! Я не пью…! «Михаил Иванович!… Как же так?! Обижаешь…» Действительно, за вечер он и не пригубил…Мы, конечно, хорошо приняли «все». Я в молодости был крепок. Литр водки – вполне мог принять. И был крепок на ногах. А Виталия Александровича я почти отнес в «постельку». Заснул. На рассвете меня кто-то будит. Открываю глаза - стоит надо мной Закруткин - как «стеклышко». «Игорь, пойдем выпьем..» «Ой! Виталий Александрович…» (мне на другой день всегда было плохо.) «Ничего, ничего… Сейчас по сто грамм и в озеро…». Раннее утро. Степь за ночь «остыла» - дышит прохладой. Выпили по сотке и в озеро - голышами… Никого ведь поблизости нет… А вода просто холодная. Ключевая. Вылезли, «отряхнулись». Еще по сотке выпили и пошли завтракать… «Столовая - четыре столика». Вчера был «пир», но «начальство» из Элисты уехало, то ли забыло «распорядиться», то ли так пришлось.., но в столовой я оказался один с Аллой…(Коля «отходил» - есть отказался. Жаров еще спал. А Закруткин, по-моему, вообще никогда ничего не ел..) Официантка спрашивает, что нам подать? А у Аллы денег нету… И я ее «накормил» каким-то салатом, яичницей, чаем напоил…
Когда приезжал в столицу, Закруткин останавливался в гостинице «Москва». Как потом я узнал, в ней «любили» останавливаться «старые аристократы», к которым принадлежал Закруткин. Я же, как новый «аристократ», предпочитал «Россию». И оказались мы с Закруткиным в Москве в одно время. Он, по-моему, привез свой роман «Сотворение мира» в «Советский писатель». Встретились в Союзе писателей. Вечером созвонились. «Приезжай ко мне, в «Москву»… Я подъехал. Уже в номере у него был накрыт столик… Он мне читал последние страницы романа. Помню, что там были какие-то «молоденькие деревца – новая поросль на пепелище». Что-то в этом роде. Это было уже незадолго до конца. А еще в 1977 году, когда было 50, он «вел» «мой стол» в редакции журнала «Дон». Мы тогда из редакции не выходили трое суток. (Закруткин, правда, утром уехал.) И последнее.10 октября 1984 года он умер. Приехал Лавлинский (редактор «Лит. обозрения»), были, конечно, секретари обкома. Не помню, был ли Калинин? Стоял я в «почетном карауле» - 5 минут… и до того мне стало плохо, что я выстоял но сказал себе: все! Больше нигде не стою… Мертвых за жизнь я перевидал, но приходит время, когда понимаешь, что только в одном - единственном случае ты «незаменим» - на собственных похоронах.
Было еще в этот день «видение» - ясное небо.! Ни тучки. Выносят Закруткина и вдруг на небе – радуга … Вот такой был человек.
*************************
Говорят, судьба ведет человека по жизни. Да, ведет, если он сам идет. Приехал в 1935 году Виталий Александрович в станицу Усть-Медведецкую, куда из Новгорода перевели работать его отца. Решил почитать в Летнем театре лекцию о Пушкине. Неожиданно появился Александр Серафимович: он тогда уже жил в станице, у него был свой дом. Серафимовичу выступление понравилось. «Он пришел за кулисы, – напишет позже Виталий Александрович, – обнял меня, пригласил к себе домой и предложил в одно из воскресений вместе с ним рассказать станичникам о Горьком. Вскоре такой вечер состоялся. Я стал часто бывать у Александра Серафимовича. Иногда мы сидели с ним до рассвета, и он рассказывал мне о многих литераторах, с которыми встречался и которых я знал только по книгам…»
Именно Серафимович благословил своего нового товарища на поездку в станицу Вешенскую к М.А.Шолохову, о чем В.А. Закруткин подробно рассказал в изумительной по искренности и чистоте русского языка книге «Цвет лазоревый», изданной в 1965 году, к 50-летию со дня рождения М.А.Шолохова. Свое отношение к Шолохову Закруткин выразил так: «Шолохов – как человек и как художник – всегда привлекал и привлекает меня твердостью и постоянной последовательностью своего мировоззрения. На протяжении своей жизни, видя вокруг себя достижения и недостатки, доброе и плохое, энтузиазм и жестокие ошибки, он никогда не подвергал какому бы то ни было пересмотру свои позиции, всегда оставался писателем-коммунистом, веря в великие цели партии и народа. Эта особенность Шолохова породила его гражданское и художественное бесстрашие… Мне всегда были понятны и дороги истинная народность… Меня трогало и привлекало то, что Михаил Александрович знает и любит на земле все живое…»
…В тяжкий час прощания с М.А.Шолоховым в станице Вешенской в хмурый февральский день мы оказались рядом с Виталием Александровичем в почетном карауле. Молча переглянулись, молча вышли в узкую длинную комнату-боковушку. Виталий Александрович нервно курит, потом тихо говорит: «Ты знаешь, глядел я сейчас там, в карауле… И показалось, что он парит над нами… Над миром… Над самой смертью!.. И тебе так показалось? Это надо же! Лежит как живой…»
Летят мгновения, уходят в небытие минуты прощания с Гением России… Грохочут залпы оружейного салюта… Над площадью печально плывет Государственный гимн…
С центральной площади по узкой улочке, по той самой, по которой любил ходить Шолохов, направляемся на подворье. Могила вырыта на крутом берегу Дона… Желтый песок уже изрядно подсох на февральском солнце, слепит глаза желтизной. Стал на колено, взял в горсть холодный песок… Рядом наклонился Виталий Александрович, медленно разжал кулак: земля сквозь пальцы просыпалась в могилу. И слышу тихий голос Закруткина: «Прощай, Человечище… Скоро свидимся…» Комок подкатил к пересохшему горлу, слезы потекли сами собой. «Вот и отпели донские соловьи…» Виталий Александрович прошел к трем березкам и тихо опустился на скамейку, где так любил отдыхать, «слушать природу и беседовать с Доном М.А.Шолохов».
О чем тогда думал Закруткин? Может, он вспомнил свой первый приезд в этот дом на песчаной круче с письмом А.Серафимовича, а может, перебирал в памяти те дни, когда Михаил Александрович целых трое суток гостил у него в Кочетовской, а может, перед ним проплывали дни и ночи, которые они коротали в вагончике на строительстве Цимлянской ГЭС?.. А не вспомнил ли он грозные дороги Великой Отечественной? С первого же дня войны они сражались за Родину. М.А.Шолохова тогда почти сразу послали военным корреспондентом на фронт. А вот у Виталия Александровича на пути к фронту оказалась бронь. Оба его брата уже воевали: Ростислав на Ленинградском фронте в авиации, а Евгений на Западном – в кавалерии. Горячий по характеру Виталий Александрович не мог дальше «сидеть дома», ворвался в кабинет к военкому Кировского района г. Ростова-на-Дону, на его глазах порвал бронь. Военком сдался, пожал плечами и… выписал направление в 56-ю действующую армию на должность военного корреспондента армейской газеты. Накануне немцы зверски бомбили Ростов. Загорелась университетская библиотека. Друзья подобрали на улице кожаный переплет толстого тома «Римской истории», сброшюровали огромную книгу «с тысячью чистых страниц» и вручили военкору с наказом «заполнять ее своими дневниковыми и военными записями». Вот откуда начинались «Кавказские записки» да и другие произведения на военную тему. Многие говорят, что у них война за плечами: у Закруткина она на всю жизнь осталась в душе, в сердце, в памяти. Не случайно пришли к читателю его «Матерь Человеческая», «На Золотых песках», «Подсолнух»… Писатель и воин прошел по дорогам сражений от Кавказа до Берлина. В одном из жестоких боев погиб командир. Закруткин не раздумывая принял командование на себя, за что был удостоен высокой боевой награды.
Символическая деталь из биографии: когда Виталий Александрович уходил на фронт из горящего Ростова, он вместе с толстой кожаной тетрадью положил в вещмешок... бюст Льва Толстого, что стоял у него в квартире рядом с книгами из огромной по тем временам библиотеки, которую он собирал 13 лет. Вернувшись после победы в Ростов, майор Закруткин стал читать в университете специальный курс по творчеству Л.Н.Толстого. К тому времени у него уже было более десятка аспирантов. До этого В.А.Закруткин был заочно принят в Союз писателей СССР. Заочно, потому что в те дни он принимал участие в ликвидации гитлеровских войск при освобождении Праги.
…«Об углубленной работе над произведениями Л.Н.Толстого, – писал Закруткин, – мне необходимо сказать особо, так как творчество величайшего писателя мира (в этом я непоколебимо убежден) не могло не сказаться на определении моих взглядов на роль литературы в обществе, на цели художника, несущего огромную ответственность перед народом… Когда я по-настоящему стал читать художественное творение великого мастера-учителя, мне стало казаться, что передо мной не литература, не роман, повесть или рассказ, а нечто иное, настолько высокое, мудрое, человеколюбивое, беспощадно строгое к самому себе, что ты уже не читаешь, а как будто, склонив голову, внемлешь голосу пророка, учащего людей добру, любви и правде… Именно Лев Толстой воспитал во мне жестокую требовательность к себе, стремление к жизненной правде, ненависть к литературщине, к пустопорожнему оригинальничанию, к формализму, к антинародному словесному баловству и псевдоноваторству…» Сказано более 30 лет назад, но как свежо и остро, объемно и точно для наших дней.
После войны Виталий Александрович полтора года прожил в разрушенном гитлеровцами Ростове, скитался по чужим углам, спал на полу, укрывшись шинелью, ел в харчевнях, что ютились на задворках разбитых домов. Страдал в городе, а все время тянуло в деревню, хотелось вернуться в детство, отрочество… Все чаще вспоминал, как они жили семьей в деревне. Как в немом кино всплывал герой Гражданской войны Григорий Котовский, который, увидев нищенское житье-бытье Закруткиных, распорядился выделить двух отстраненных от строевой службы лошадей Боя и Жана. Потом появились в хозяйстве корова, свиньи, куры. Купили кобылицу, которая стала рожать жеребят. Здесь Виталий, или Талька, как его звала мама, научился пахать, очищать в решете семенное зерно, боронить, сеять, вязать снопы, молотить, лечить животных, ухаживать за лошадьми, доить коров, чинить упряжь… Потому и тянуло бывшего воина и филолога поближе к земле, к лесу, к воде, к людям, растящим хлеб и поющим чудные песни времен Разина и Ермака. В 1947 году В.А. Закруткин низко поклонился городу, навсегда простился с университетом, с товарищами по перу и уехал в станицу Кочетовскую, что на среднем Дону. Новоселу выделили добротный приусадебный участок прямо на берегу реки. За два года писатель построил новый просторный деревянный дом: он стоит и по сей день, в нем теперь Музей В.А. Закруткина. Тогда же был заложен сад и виноградник. «Моя мечта сбылась, – радовался Виталий Александрович. – Выросший на земле, я через много лет снова вернулся к полям, к лугам, к лесам, мог распределять рабочие часы по своему усмотрению – вставать на рассвете, бродить по берегу реки, садиться за письменный стол, отдыхать на охоте и рыбной ловле…»
Многие отмечали невероятную работоспособность и творческую плодовитость писателя В. Закруткина. Всё это, бесспорно, так, но мне кажется, что годы войны и время скитаний по земле-матушке выработали в его характере особое отношение к труду и отдыху. Сколько раз доводилось видеть, как, уставший и обессилевший от дневных хлопот, он полулежа засыпал на диване и даже на сиденье машины. Но! Проходило двадцать минут, полчаса максимум – и он уже сладко потягивался, весело и бодро мог продолжить прерванный разговор.
…Бывали времена, когда Виталий Александрович не желал «никого видеть и никого слышать». Как-то под самый Новый год звонит из Москвы:
– Я тут в Союзе писателей прозаседал. Едем с Наташей домой. Ты не мог бы встретить? Но так, чтобы никто из писательской братии не прознал и начальство областное не ведало, когда я прибуду. Устал я что-то…
Поезд в Ростов-на-Дону пришел с большим опозданием. Уже половина двенадцатого, а мы только увидели за окном вагон Виталия Александровича. Мигом в машину, и на Будённовский проспект, где у самого Дона была небольшая, но уютная квартира Закруткина. Без пятнадцати двенадцать. Мы с супругой и водителем оставляем вещи в прихожей – и к выходу. Но… Не тут-то было: в дверях Виталий Александрович:
– Никуда я вас не отпущу. Встретим Новый год, а там кто куда, а мы в Кочетовку.
Женщины мгновенно накрыли стол, точнее, высыпали все, что было припасено Закруткиными в Москве и по пути следования. Проводили старый, встретили новый…
– Ишь, молчат, не звонят, – подмигнул нам Виталий Александрович, указывая на телефонный аппарат, – они думают, что я в Москве.
Где-то в половине первого сам не выдержал и стал названивать друзьям-товарищам: сначала Анатолию Калинину, потом соседу по дому Петру Лебеденко, в Москву Анатолию Сафронову… Словом, никого из близких не забыл и искренне радовался, что опередил всех со своими поздравлениями.
Еще одна важная черточка характера В.А. Закруткина: он не только умел сам трудиться днями и ночами, но и мог как бы невзначай подвигнуть других к полезным свершениям.
…О современниках трудно писать, рассуждал Закруткин, чуть что не так – вот он перед тобой, живой критик. Каждую твою оплошность на свет божий вытащит, да еще и смертельно обидится. Как-то один залетный очеркист тиснул очерк о нашем земляке в центральном журнале. Все вроде бы нормально: на всю страну прославил солдата и труженика. Недели через две заявился ко мне герой публикации, и прямо с порога: «За что это, Александрович, твой гость меня на посмешище выставил?» Стал выяснять причину обиды. Оказалось, столичный литератор (не хочу называть его имя: с кем не бывает!) перепутал награды солдата, «забыл» упомянуть, что он был участником штурма Берлина. Но больше всего его возмутило, что в очерке ему ампутировали после ранения левую ногу, а на самом деле он лишился правой. Вымышленный герой очерка, романа, рассказа или повести не придет к автору вот с такими претензиями. Возьмитесь за книгу о земляках…
– Только вместе с вами! – загорелся идеей Владимир Карпенко. – Дадите для начала своих «Кочетовцев»…
– Другой бы стал капризничать… Только вот очерк малость поджать придется. Надо, чтобы побольше было авторов… Непременно привлеките Анатолия Калинина и других писателей, журналистов. Подумайте, что взять у Михаила Александровича Шолохова. Иллюстрации потребуются добротные… Издать придется в Москве. Полиграфия нужна качественная.
Хозяин дома поднялся из-за стола, подошел к книжным полкам, взял книгу в сером переплете, открыл ее на странице, где начинался очерк «Кочетовцы» и стал аккуратно карандашом сокращать текст… Так было положено начало будущей книги очерков «На земле тихого Дона», которая была издана в Москве, в издательстве «Современник», где в ту пору (а это был 1981 год) редактором трудился наш земляк Владимир Карпенко. Анатолий Калинин без лишних уговоров дал очерк «Цимлянские записки». Мне было доверено быть не только автором, но и составителем. Открыть книгу было решено словом о донской земле М.А.Шолохова. Подобрал небольшой отрывок из публицистики Михаила Александровича и поехал в Вешенскую.
…Утром при встрече первым делом передал Шолохову низкий поклон от Закруткина, потом кратко сказал о цели своего визита, показал ему его «вступительное слово»… Михаил Александрович был бодр и свеж, живо расспрашивал о «кочетовском казаке», поинтересовался, кто еще из писателей принимает участие в подготовке книги о земляках, посоветовал обязательно привлечь к делу писателя-публициста и краеведа Александра Суичмезова (его очерк «На Северском Донце» помещен в сборнике). Обстановка так сложилась, что у меня хватило храбрости попросить Михаила Александровича высказать пожелание землякам. Приготовился записывать. Но писатель положил в круглую пепельницу мундштук с дымящейся сигаретой, взял лист чистой бумаги и четким стремительным почерком написал: «Желаю землякам успехов, дерзаний, творческих поисков и неусыпного труда! Талант – это одно, а без труда он пуст… Успехов, добра, счастья, труда! Что можно пожелать тем, кого любишь, – самого светлого!» Эти слова М.А.Шолохова были опубликованы на суперобложке книги «На земле тихого Дона». В сборнике – 27 авторов, свыше 400 страниц с иллюстрациями. Наши соседи – полиграфисты из Волгограда – прекрасно справились с заказом «Современника» и напечатали книгу тиражом в 30 тысяч экземпляров, а автор-составитель был удостоен премии Союза писателей. Первым, кто тогда поздравил меня, был В.А. Закруткин. Могу честно признаться: если бы не Виталий Александрович, такой книги о современниках не было бы…
Виталий Закруткин, уже будучи известным русским писателем, лауреатом Государственной премии Союза писателей СССР, секретарем правления Союза писателей РСФСР, депутатом областного Совета народных депутатов, награжденный боевыми орденами и медалями и орденом Ленина, автор собрания сочинений, куда вошли его романы и повести «Сотворение мира», «Плавучая станица», «У моря Азовского», «Матерь Человеческая», «Кавказские записки», – никогда не считал зазорным печататься в газетах, журналах, сборниках. К чему призывал и приучал молодых, да и зрелых литераторов. А уж сколько он нянчился с начинающими писателями, так это и учету не поддается: сотни авторов – теперь уже маститых и известных! – по сей день с благоговением вспоминают «кочетовские университеты».
…Виталий Закруткин был человеком мужественным и смелым. И не только на полях сражения с фашистами. 1937 год. Михаил Шолохов добивается от Сталина реабилитации земляков. 17 ноября трое станичников-арестантов получают свободу, их восстанавливают в партии и на работе в Вешенской. Но радость омрачена тем, что «топор висит над Доном, висит над всей страной…». За решеткой в тюрьме Ростова-на-Дону Виталий Закруткин. Шолохов – Сталину: «В такой обстановке… не только невозможно продуктивно работать, но и жить безмерно тяжело». В.А. Закруткин на свободе.
Черная страница в жизни Виталия Александровича, но он ее мужественно перевернул и поставил точку. В 1977 году он пишет «Страницы о себе. От земли к земле» – довольно подробная биография, факты жизни пропущены через душу и сердце. В книге очерк занимает боле<

Увидели ошибку в материале? Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter