Печать

КАК ПОЭТ – О ПОЭТЕ

КАК ПОЭТ – О ПОЭТЕ

«Вот образа ухваченная нить…»

 

Перелистывая завершающие страницы сборника стихов «Светит моя свечка…» («Альтаир», Ростов-на-Дону, 2011), автором которого является моя землячка – родственная душа, собрат по перу Татьяна Кулинич, я невольно вспомнил русскую народную поговорку: мал золотник, да дорог.

Честно говоря, я все-таки больше знал ее как талантливую журналистку (об этом – во второй части размышлений о творчестве Татьяны Ивановны). И вот – книга стихов… Можно сказать, книжечка. Небольшая по объему. Но содержательная. Емкая. Одухотворенная неподдельным чувством. Играющая переливами чувств, слов.

Если бы меня попросили найти метафору поэзии Татьяны Кулинич, то, пожалуй, сказал бы так: ее творчество – река.

Есть такие реки на просторах нашей России… Наблюдаешь с берега – видишь спокойную водную гладь. А подойдешь поближе, внимательно присмотришься – и вдруг замечаешь, что у реки довольно-таки волнующее течение: то там, то здесь всплывают, бугрясь, почти невидимые мощные водовороты.

Поэзия Татьяны Кулинич – это река с глубинным подводным течением.

Пытаясь осмыслить ее поэтический мир, я попробовал выстроить ход своих размышлений. Последовательность такая: Осень, пронзенная вспышками-молниями чувств; Любовь, не знающая пощады; Исток; Зазеркалье. Эти образы-понятия перекликаются, органично перетекают из одного в другой, преломляются через призму характера автора, неординарной личности.

Там, где простор, где теплое дыхание осени чарует, завораживает, там рождается чувство – свободное, как птица… там рождается надежда – светлая, терпкая, настоянная на поздних сентябрьских травах: «Как этот вечер в Константиновске дышал теплом! Я шла, как луч по паутиночке, ‒ душа вверх дном! Все было просто и возвышенно. Душа права: Между каштанами и крышами – в храм Покрова… О том, что я сама осенняя, ‒ забылось вдруг, И так хотелось вознесения с тобой, мой друг… Была к лицу погода чудная – всему и всем, Уеду завтра рейсом утренним. Не насовсем!» («Бабье лето»).

Завершенное, цельное стихотворение. А концовка, а концовка-то – «Уеду завтра рейсом утренним. Не насовсем!» То есть, обязательно вернусь! А можно и так понять: я, как физическая субстанция, уезжаю, но моя душа остается здесь… Или: здесь, где храм Покрова, навсегда остается частица моего сердца, и поэтому возвращение сюда – неизбежно!

Удивительно и другое: в этом лирическом стихотворении – ни слова о солнце, только упоминание, что «Была погода чудная». Но согласись, читатель: солнечным светом дышит каждая строка стихотворения. Это творческая удача. Об этом говорят еще так: создано, что называется, на одном дыхании.

И вообще, будь я редактором книги стихов Кулинич, попытался бы уговорить ее назвать представленный сборник «Бабье лето». Ибо все, что ассоциируется с этим временем года – с этим состоянием души! – наполнено сильным чувством, гулким сердцебиением, яркими, запоминающимися поэтическими строчками: «Узнаю тебя, осень, по жажде Теплый ветер губами ловить. По мольбе, затаившейся в каждом: «Не оставь и меня без любви!..»

«Жажда», «мольба», «не оставь», «клад сомнений, терзаний, грехов» ‒ слова как вспышки грозы, слова-молнии – на исходе лета, на пределе чувств: «Я ль тебе надела этот крест, Я ль тебя повергла в эту муку – По ночам бродить, не спать, не есть, И со смертью сравнивать разлуку?»

Осторожнее! Можно легко пораниться осколками чувств, «отзвуком потерянного лета»: «Вот и все… Теперь ты мне отрада. А вернее, боль, такая боль, Что сильнее бы уже не надо – Выжжет все последняя любовь!..»

Да и в стихотворении «Осенние этюды», само название которого вроде бы предполагает спокойное поэтическое размышление (как там, в толковом словаре?.. Этюд – небольшое… произведение… посвященное частному вопросу), Татьяна Кулинич остается верна себе – в том смысле, что контраст чувств нарастает, и когда они накаляются, то происходит очередное волшебство – узнавание. То есть создается ощущение, что это случилось с тобой… И все, что выражает автор, ‒ это все твое: «Осенней прелести цветы, Где вашей красоты истоки? Как крик, как всплеск, Как зов мечты! …А впереди – мороз жестокий».

Ну а там, где на смену взрывным осенним чувствам приходит успокоение, осязаемость поэтического образа лишь возрастает, я имею в виду прежде всего стихотворения «Осень» и «Еще зеленый цвет на троне…». В первом: «Холод печки растопил, Закурились трубы, Приподнял воротники, приодел нас в шубы». Во втором: «Но взгляд уже с опаской ищет Костров осенние дымки, И лодка, обнажая днище, Посторонилась от реки». Честное слово, как это все-таки зримо: холод… приподнял воротники, приодел в шубы; лодка, которая, обнажая днище, посторонилась от реки… Так и хочется, после этих строк, сказать: какая же прекрасная эта пора – осень! Добрая, глубокая, непостижимая.

Есть в сборнике ничем не примечательное, на первый взгляд, стихотворение «Автопортрет». Автор недвусмысленно в подзаголовке поясняет: «Шутка».

Действительно, некоторые строки воспринимаются как написанные в шуточной манере: «Я роковая женщина, увы!», «Ко мне не подходи, когда я злюсь, Остерегись, когда бушует злоба… Ей богу, я сама себя боюсь, Перелистав страницы гороскопа!..» Или – в манере народного заговора («Чародейство»): «Вы – мужчины… На прощенье не надейтесь, Мягкотелость обнаружив, Берегитесь «чародейства» И спасайте ваши души!»

Образ роковой женщины вырисовываются и в стихотворении «Мы видели с тобой среди июля…»: «И тайное знамение я вижу в сгоревшем среди зелени листе…», «Нет, мысли ты моей не разгадаешь, Молчанье эту тайну сохранит. Что говорить? К чему? Ведь ты не знаешь, Зачем среди июля лист горит».

А вот следующие строчки – «Могу внушить любовь, могу любить, Могу все страсти заковать в оковы. Меня невыносимо выносить, Ко мне нельзя не возвратиться снова» ‒ броская, смелая заявка на осмысление характера автора. Тут, как говорится, не до шуток. Поди разберись: где тут правда, а где – игра, улыбка?

Примечательно, но там, где говорится о любви, автор… и запредельно смела (пусть даже и в своей безысходности об уходящей любви: «И лучше петь, конечно, право, Чем в диком плаче сатанеть. Что мне эпохи, что держава! Душа болит – я буду петь!»), и не менее беспредельно беззащитна: «И, не споря, прошлое ушло. Без прощаний сердце отпустило. Но скупое жизни ремесло – Как встречать любовь – не научило…» И в качестве своеобразного итога («Подражание притче»): «И мне теперь уже нельзя не ведать, Отвагу с безысходностью смешав: Так близко от понятия «победа» Понятие «беда», что просто жаль…»

Я не случайно делаю акценты на контрастах чувств в поэзии Татьяны Кулинич. Резкие колебания «температур» ‒ сердечных, душевных, да каких угодно (как там, у А. С. Пшкина – «лед и пламень…»?) крошат, разрушают каменную глыбу людского равнодушия. Вспомним об одном из главных предназначений поэзии – волновать!

Стихи Татьяны Кулинич ‒ волнуют… Лиричностью? Исповедальностью? Искренностью? А это уже на твое усмотрение, дорогой читатель. Бесспорно одно: после прочтения сборника передо мною предстал мир, который преобразила поэзия. Поэзия Татьяны Кулинич.

Но какими бы ни были сильными чувства любящей по отношению к своему любимому, они не могут сравниться с теми, что направлены на свое чадо («Молитва матери»). И если в чувственной связке «женщина ‒ и мужчина» допускается, точнее – предполагается хоть какая-то игра (а иначе – нет поэзии!), то тут все предельно серьезно, строго. Повторяя слова молитвы матери, спасающей своего ребенка «от недоброго глаза», автор, как истинная Мать, готова на все ради своего сына: «Боже, не приведи! Отними, что угодно, Буду сирой, голодной, Лишь его огради!»

Сила этой молитвы заключена в том, что она бесконечна во времени: «Так века пролетели. Спит дитя в колыбели, - Мать, как страж на часах». И даже если «Нету в доме божницы, Но молитва творится…»

От материнской молитвы, которая из века в век, от поколения к поколению передается по женской линии, мы органично переходим к Истоку – важной, нравственной теме в творчестве Татьяны Кулинич.

Ее точное, меткое выражение – «Вот образа ухваченная нить» ‒ характеризует стихи, посвященные нашей родной донской природе – неброской, но такой удивительно чувственной и ранимой, и в первую очередь замечательным людям, на ней живущей, ‒ донским казакам: «…Ну, а случись в дороге дальней Станичник вступит в разговор, То, объяснив первоначально, Что он из Семикаракор, Не применет добавить кстати Наш возгордившийся земляк: «У нас есть Куликов – писатель, к тому ж – взаправдашний казак!»

Удивительное дело, но есть такие стихи, которые и «комментировать»-то «рука не поднимается», настолько они цельные, крепко сбитые. Они трудно поддаются «анатомии» литературного разбора, литературный критик тут просто разведет руками… Их хочется, один на один с книгой, читать и читать, мысленно переносясь в мир, преображенный талантливым автором: «Невяночки взглянули мне в глаза, Сиреневая степь от их разлива. А в тучах притаилася гроза, Стекает в балки зной неторопливо. Строги, как образа, стоят холмы На горизонте длинной чередою, В низине, пробивавшейся из тьмы, Блеснет родник водою непитою».

«Схватились камнем берега Донца», «В этот вечер, затронувший душу – Как я здесь не бывала давно! – Тетка Тоня под старую грушу На столы подавала вино» ‒ боже мой! Как это узнаваемо, как это дорого, близко и мне, ныне размышляющему о книге стихов Татьяны Кулинич!..

Помнится, Егор Исаев, руководитель поэтического семинара в Литературном институте, учил нас, студентов. Говорил примерно следующее: «Как-то прочел я у одного стихотворца: «Люблю Родину». Но это проще простого сказать в стихах: «Люблю Родину». А попробуйте-ка по-другому: чтобы в стихотворении, посвященном этой теме, не было ни слова «любовь», ни слова «Родина»… Напишите так, чтобы это вытекало из самого содержания стихотворения! Чтобы читатель, прочтя, мог воскликнуть: «Автор стихотворения – любит… Родину… Вот настоящая поэзия!..»

По-моему, Татьяне Кулинич в полной мере удалось воплотить эту творческую задумку, в том числе в стихах, посвященных нашему донскому краю. И в вышеприведенных стихах, и… например в стихотворении «Осенний денек».

При его создании автор умело применила метод градации (постепенное усиление) – семантическое нарастание. Выписывая, какой это прекрасный денек, автор сначала небольшими штрихами обозначает картину дня: «Как тихо с утра, как осеннее солнышко греет! И кошка, блаженствуя, что-то мурлычет во сне». Ну, можно сказать, уже верится, что это действительно прекрасный осенний денек... Но главное-то автор припасла в конце: «Какой денек! «Кто помер вчера – пожалеет», ‒ Так бабка моя говорила – хвала ей и честь!» И все встало на свои места: осенний денек в одно волшебное мгновенье преобразился в незабываемо теплый, яркий, солнечный день. Такова она, сила искусства – неожиданно прекрасно преобразовывать окружающий мир, в обычном вдруг увидеть необычное…

Так же и в стихотворении «Дежавю». Только здесь волшебство – как зазеркалье. С кем не случалось – увидев однажды человека, вдруг хлопаешь себя по лбу: да я же, кажется, его уже когда-то встречал!.. Но где?.. Удивительное ощущение, которое автор передала предельно искренне, емко (ни одного, что называется, «лишнего» слова!). Приведем стихотворение полностью: «Ах, кто так улыбнулся мило? Мелькнул в толпе и нет следа… Позвольте, это уже было Со мною! Только – где, когда? О, мир случайных совпадений, Полунамеков, полуфраз, И возвращенных в жизнь мгновений! – Ты восхищал меня не раз, Обезоруживал публично, Пусть день и час давно забыт. Но чья-то милая привычка Так беспричинно восхитит!»

Татьяна Кулинич – мастер художественной детали.

Что я подразумеваю под этим словосочетанием – «художественная деталь»? Ну это как следующая ситуация: художник создал, написал картину… Замечательная получилась работа, но что-то, на взгляд живописца, не хватает в его полотне. И вот он кистью кладет на холст один-единственный штрих, делает один-единственный мазок – и картина словно оживает изнутри, она уже – о чудо! – совершенно по-иному смотрится! Становится одухотворенной. Завершенной.

Так и в поэзии…

Вот, например, стихотворение «Прелюдия». Спокойное, ровное поэтическое начало: «В одночасье побелело поле, Пробежалась юная метель. Тут же, ветерок, почуяв волю, Спрыгнул с крыш, вдогонку полетел». Имеют, так сказать, на существование вышеприведенные строчки? Да, конечно! Как и следующие за ними: «Суетятся снега лоскутки… От окна попробуй отойди! Всем еще вчера хотелось очень, Чтоб ушли за осенью дожди». Неплохо. А почему бы и нет!?..

А вот следующее четверостишие – как открытие. Ударное, на подъеме. Тот самый заветный, один-единственный штрих на картину, когда происходит преображение… Узнавание… Невероятный всплеск чувств – туда, к поднебесью: «А сегодня, до утра, до света, На любые чудеса легка, Там, за лесом, к сундуку с секретом Прикоснулась зимушки рука».

В общем-то, дальше и продолжать не обязательно, потому как словно воочию видишь, как Зимушка-зима – где-то там, за лесом – прикасается своей волшебной рукой к сундуку с секретом… И стоит лишь догадываться, сколько волшебства в этом сундуке с секретом!.. Сколько чувств, сколько радости, открытий, вдохновения!..

Нет-нет, автор имел полное право завершить «Прелюдию» еще одной строфой. Но дело, как говорится, сделано: читатель – заворожен.

То же самое – в «Портрете художнику». Живописец предстает перед автором в один из непростых периодов своей жизни… Словно исповедуясь, он «Сказал, как поклялся, спокойно и просто: «Умру, но осеннюю ночь нарисую! Так голые ветки протянутся строго, Меж ними – пространство, луною залитое…» ‒ и следующие, завершающие стихотворение строчки: «…И тут же щепоткою воздух потрогал, как будто натуру на прочность испытывал».

И снова – преображение. Живописец, который «щепоткою воздух потрогал», ‒ уже не только и не столько художник. Он – создатель. Это уже приближение к Богу. К идеальному совершенству, к идеальной гармонии. И что не менее важно – после этого движения – «щепоткою воздух потрогал» ‒ художнику веришь как самому себе! Он не обманет. Он напишет картину именно так, как и задумал. И что-то в этой создаваемой осенней ночи будет такое, что не передать словами… Поистине: «Пой! Движенье пальцев – песенный исток…» («Орфей»).

С ровного поэтического дыхания начинается стихотворение «Цветы». Автор восхищается розой – гением творца, тюльпанами «не для продаж». Доходит очередь до ромашки. И снова – открытие, теплый, чудный образ – через художественную деталь, которая, как искра, зажигает изнутри этот образ: «Похвалите скромницу-ромашку, Пусть ее не стоек аромат. Но без этих глазок нараспашку Будет невеселый летний сад».

Глазки нараспашку способны увидеть глубину сердца и что-то еще такое, отчего перехватывает дыхание…

В завершение (хотя ‒ какое завершение?.. В завершение данного материала, точнее… Автор – в расцвете творческих сил, и я уверен, она еще порадует нас добротными стихами) не могу не упомянуть стихотворение «Моя хата с краю…» ‒ это программная вещь Татьяны Кулинич, и далеко не случайно строка из него вынесена на обложку рассматриваемой мной книги. В стихотворении, по словам замечательного библиографа, краеведа Валентины Граф (она же – автор предисловия к данному сборнику), «ненавязчиво, но вполне ясно» отражена жизненная позиция автора. Это стихотворение уже отмечали мои коллеги по творческому цеху, и я разделяю их точку зрения…

 

Дмитрий АЛЕНТЬЕВ,

Член Союза писателей России

х. Верхнекалинов Константиновского района ‒ Москва